Мы видим, что в истории с отравлением Навального, а я продолжаю быть уверен, что он был отравлен и отравлен в России. Мне кажется, что Кремль не понимает реакцию своих партнеров по Западу. Делая туда шаг. Дело в том, что их совершенно, не совершенно, конечно, их главное беспокоит не Навальный. Их главное беспокоит, что в России по территории гуляет боевое отравляющее химическое оружие, которое запрещено Конвенцией, подписанной в России. Если оно гуляет – значит, оно где-то вырабатывается. И одно дело оно вырабатывается в государственных лабораториях в нарушение конвенции, а другое дело — существуют некие частные предприятия, которые могут вырабатывать или не могут. И мои беседы, разговоры с разными людьми, которые входят в западный истеблишмент, они говорят, что их беспокоит это, в первую очередь вот это. И когда они говорят, что давайте нам расследование – это такое легкое лукавство со стороны их и Москвы. Они хотят расследовать не кто отравил Навального, а как отравили Навального, чем отравили Навального и где взяли эти яды. Потому что, то есть они беспокоятся за себя. Не за Россию, не за Навального. Если гуляет химическое оружие запрещенное, значит, оно где-то гуляет, значит, оно где-то производится. И с кем ни поговоришь из людей, влияющих на западную политику и депутатов и министров, и послов — у всех один и тот же вопрос. У нас этого не понимают, у нас соответственно разговоры про Навального. Вот они хотят нам из-за Навального навязать санкции. А на самом деле это не так. Это совсем не так. Вот если бы в Навального стреляли и тяжело ранили, ну то есть он попал бы в больницу, потом опубликовал пост, — реакция была бы в сотни раз спокойнее и меньше. А здесь просто ну вот вызов такой.
М. Майерс― А как это по процедуре может выглядеть?
А. Венедиктов― Что именно?
М. Майерс― Германия передала результаты анализов…
А. Венедиктов― Мы не знаем, что она передала.
М. Майерс― И ОЗХО должно спросить с России по какой-то формальной официальной процедуре. И мы должны им ответить.
А. Венедиктов― Нет, ОЗХО – это организация по запрету химического оружия. Мы являемся частью ОЗХО, то есть она передала нам, получается. Вопрос: что передала. История немножко в другом. Тоньше. Дело в том, что эксперты организации побывали в «Шарите» и взяли новые анализы. Она, может быть, и передала бумажки, но анализы ОЗХО взяла сама, так же как шведы и французы, то есть ещё одни игроки сейчас появились. То есть на самом деле это параллельные анализы. Мы — часть ОЗХО. Таким образом наши эксперты, работающие там, будут иметь доступ. Техническая служба — в техническое, политическая — в политическое. Поэтому когда наш полпред говорит, что мы ничего не получили. А вы не получили, вы взяли. Это разные вещи. Германия говорит: проблема химического оружия это не проблема двусторонних отношений. Проблемы химического оружия — это проблемы мировые и, следовательно, это организация по запрету химического оружия. Подтверждают ровно то, что я говорю. Их не интересует в широком смысле слова Навальный. Вернее он их интересует: а) как пациент, б) как известная личность. Вот представь себе, какая-то известная личность — Жерар Депардье с таким же анализом, не дай бог, попал бы в «Шарите». То же самое было бы. Где, чего, во Франции, что, рота, подъем, где химическое оружие. Они боятся. Мы боимся. Его не должно быть.
М. Майерс― А на каком уровне и кто будет отвечать и кто будет отвечать, я имею в виду со стороны России.
А. Венедиктов― А на что отвечать? Сформулируйте вопрос. Ведь мы не получил вопроса. Более того, я скажу, сегодня земельная юстиция указала берлинской прокуратуре, что она должна выполнить запрос России. То есть вышестоящая. Только там в скобочках условие: при согласии Алексея Навального. Там такая процедура — без согласия пациента никуда передавать, ни из одной клиники в другую или семье его. Ни из одной лаборатории в другую, ни из одной страны в другую – нельзя. Мяч в руках Алексея Навального и его семьи.
М. Майерс― Это для специально обученных. А для простых. Заходите на сайт Навальный.ком и там висит портрет Дмитрия Пескова. И там цитата: «Нет, не видели». Дмитрий Песков о расследовании ФБК.
А. Венедиктов― Рассказываю. Ну задай вопрос.
М. Майерс― Я к этому и веду. Собственно, Песков назвал фамилию Навального. Наконец-то.
А. Венедиктов― Да брось, какую-то ерунду. Вот эти разговоры, ну просто ерунда. Вот если это обсуждать, давайте это на других медиа. Ничего не изменилось, еще раз. Разница в восприятии Кремля и партнеров заключается в том, что партнеров беспокоит применение и соответственно производство химического оружия, а Кремль беспокоит, что Навальный используется якобы с их точки зрения для того, чтобы усилить санкции.
М. Майерс― Но это просто информационный шум, что на самом деле беспокоит Кремль.
А. Венедиктов― Не интересен, у меня не так много времени, чтобы заниматься информационным шумом. Эта история разговора, как Римская империя и окружающие ее варвары. Понимаешь, вот мы для них – варвары. Ну вот нельзя передавать пациенту, сегодня на фотографии знаменитой Навального замазан монитор.
М. Майерс― Не обратила внимание.
А. Венедиктов― А я обратил. На мониторе пульс, дыхание. Ничего страшного нет. Нельзя. Вот Даша Навальная снимала эту штуку. А нельзя, потому что нет согласия. А ничего страшного, давайте посмотрим на пульс Навального. Нельзя. И врачи могут лишиться лицензии. Клиника может лишиться лицензии. Семья Навального может сотни миллионов долларов у них отсудить. Они не могут передать. Только с согласия семьи. Как с согласия, мы же знаем, что пациент принадлежит больнице. А гражданин принадлежит государству, а отнюдь не своей семье и не себе самому. Мы же это знаем здесь. Какое согласие семьи. Вы о чем? Ну-ка передайте нам данные. Пожалуйста, говорит берлинская прокуратура. Да, вот только Юля пусть подпись поставит.
М. Майерс― А Юля не ставит?
А. Венедиктов― Юля не ставит. И Алексей не ставит.
М. Майерс― А почему?
А. Венедиктов― Это их право.
М. Майерс― Подождите. Мы же можем предположить…
А. Венедиктов― Надо спросить у Юли, а не у меня. Или у Алексея. Но, по-моему, Юля в письме доктору Рошалю на это отвечала. Потому что не доверяет медицине. Хотя все-таки давайте еще раз скажем для чистоты, что Алексея спасли действия пилотов, врачей «скорой помощи» в Омске. И врачей в токсикологическом отделении города Омска. Но Юля имеет право, так же как любой имеет право не доверять тем врачам и пойти туда. Ты выбираешь клинику. А этим ничего не говорите. Им не нравится, что я рыжий. Они рыжих не любят. Ну вот так.
...
М. Майерс― Если будут претензии, какая международная процедура может последовать за претензиями к России относительно распространения или не распространения химического оружия.
А. Венедиктов― Вообще, когда мы подписывали, ратифицировали Конвенцию, предусматривались проверки. Я абсолютно не знаю, как сейчас это происходит, я думаю, что я попытаюсь это узнать. Что нам грозит. Но мы сами инициаторы. Потому что если мы можем – другие могут. У меня всегда был вопрос: почему Гитлер, когда мы подошли к Берлину, не использовал химическое оружие. Огромные запасы. Кстати, у нас тоже. Но во Второй мировой войне, войне на уничтожение люди штыками дрались, атомные бомбардировки американские, ковровые наши и люди штыками. То есть ожесточение. Ни та, ни другая сторона не использовала химическое оружие. Боялась получить обратку?
М. Майерс― Но ядерное использовала.
А. Венедиктов― Секундочку. Маш, это о другом совсем. Ядерное было только у американцев. Не было возможности получить обратку. А здесь химическое оружие, запасы были у Германии и Советского Союза. Почему? Такое оружие, которое малоконтролируемое. Его ветер разносит на самом деле. И вот это страшная история, когда непонятно, откуда взялось. Оно же непонятно, это вопрос не то, что оно применимо – оно непонятно, как попало в руки тех, кто пытались Алексея отравить. Это главный вопрос для партнеров Кремля.